Жизнь этого парня  - Тобиас Вулф

– Ему следовало бы подойти к двери, – сказала Мэриан, когда они вернулись на кухню.

Кэти пожала плечами и уткнулась взглядом в стол. Она была уже сильно беременна к тому времени и, вероятно, чувствовала неуверенность, имеет ли она право решать, как и что лучше на свидании.

– Ему следовало бы подойти к двери, – сказала Мэриан снова.

Спал я плохо той ночью. Так было всегда, когда матери не было рядом, что, впрочем, случалось не так уж часто в последнее время. Она вернулась поздно. Я слышал, как она поднималась по лестнице и как приближались ее шаги по коридору. Дверь открылась и закрылась. Войдя, мать на мгновение замерла, затем прошла через комнату и села на свою кровать. Она тихо плакала.

– Мам? – отозвался я.

Когда она не ответила, я встал и подошел к ней.

– Что случилось, мам?

Она посмотрела на меня, попыталась сказать что-то, потрясла головой. Я присел с ней рядом и обнял ее. Она захлебывалась, ей не хватало дыхания, как будто кто-то держал ее под водой.

Я покачивал ее и что-то нашептывал. Я уже привык к этому, и мне нравилось делать это, не потому, что она была несчастна, а потому, что я был нужен ей, и это ощущение нужности давало мне силы. Когда я успокаивал ее, то успокаивался сам.

Она была уставшей, и я помог ей улечься в постель. У нее чуть кружилась голова, она смеялась и подшучивала над собой, но не позволила мне убрать руку, пока не заснула.

Утром мы немного сторонились друг друга от смущения. Мне как-то удалось не задавать ей вопросов. Той ночью я тренировался в самообладании, но эта тренировка казалась показной, я знал, что слишком слаб, чтобы сохранить чувство самоконтроля.

Мать читала.

– Мам?

Она посмотрела на меня.

– А что там насчет «Роли»?

Она вернулась к своей книге, не ответив. Больше я ничего не спрашивал.

* * *

Мэриан, Кэти и моя мать решили снимать жилье вместе. Моя мать предложила найти дом и нашла его. Это был самый неприглядный прыщ на теле Западного Сиэтла. Краска висела лохмотьями с боков, голая древесина выветрилась до серого, мерцающего блеска. Двор был по колено в сорняках. Провисающие карнизы подпирались длинными досками, а передние ступени прогнили. Чтобы попасть внутрь, нужно было обойти дом сзади. За домом притаился частично рухнувший сарай, маленькие дети любили забираться туда, привлекаемые возможностью играть с разбитым стеклом и ржавыми инструментами.

Моя мать взяла этот дом незамедлительно. Цена была подходящей: он почти ничего не стоил. И она видела в нем перспективы – слово, которое часто использовал мужчина, показывавший ей этот дом. Мужчина настоял на встрече ночью и провел нас через дом, как вор, говоря о его преимуществах почему-то шепотом. Мама, прислушиваясь с сощуренными глазами, дабы показать, что она проницательна и ее так просто не возьмешь, в конце концов согласилась, что этому месту не хватает самой малости, чтобы быть настоящим уютным гнездышком. Она подписала контракт на капоте машины, а мужчина держал фонарик над бумагами.

Другие дома на улице были маленькими, тщательно ухоженными Кейп-Кодами и домиками в колониальном стиле с газонами, как на поле для гольфа. Их дымоходы обвивал плющ. Над дверью каждого из колониальных домиков красовался черный орел с расправленными крыльями. Люди, которые жили в этих домах, выходили на улицу, чтобы поглазеть, как мы въезжаем. Они смотрели довольно угрюмо. Позже мы узнали, что наш дом, первый дом в этом районе, недавно был запланирован на снос, а затем в последний час избавлен от этой участи благодаря циничным манипуляциям его владельца.

Кэти и Мэриан онемели, когда поняли это. Со сгорбленными спинами, замершими лицами они несли свои коробки, не глядя по сторонам. В ту ночь они хлопали, грохотали и ворчали в своих комнатах. Но в конце концов моя мать их утихомирила. Она не подавала виду, что видела какую-либо разницу между нашим домом и домами наших соседей, за исключением нескольких деталей, которые мы сами, в свободную минутку, время от времени, могли легко исправить. Она помогла нам представить дом после того, как мы внесем все эти поправки. Ей так здорово удалось показать нам эту картинку, что мы начали чувствовать, будто все необходимое уже сделано, и поселились там, не пошевелив и пальцем, чтобы спасти дом от его окончательного разложения.

Вскоре после того, как мы купили дом, у Кэти родился мальчик, Уилли. Уилли был смешным, как клоун. Даже когда он был один, он кудахтал и пронзительно кричал, как попугай. Сладкий, почти приторный запах молока наполнял дом.

Кэти и моя мама работали в центре города, в то время как Мэриан следила за домом, готовила еду и ухаживала за Уилли. Предполагалось, что она должна была заботиться и обо мне, но я мотался с Тэйлором и Сильвером после школы и не возвращался домой до момента, пока не понимал, что мать вот-вот вернется. Когда Мэриан спрашивала, где я был, я врал ей. Она это знала, но не могла контролировать меня или даже убедить мою мать, что за мной нужен глаз да глаз. Мама верила мне. Она не была сторонницей дисциплины. Ее отец, Папочка, накормил ее этой дисциплиной досыта, и она не видела в ней никакого прока.

Папочка верил в силу наказаний. Когда мама была еще ребенком, он бил ее за то, что она сосала палец. Чтобы исправить привычку своего малыша ходить со слегка повернутыми внутрь пальцами, он заставлял ее ходить, выворачивая пальцы наружу, как утка. Когда она начала учиться, Папочка шлепал ее почти каждый вечер, следуя теории, что она, должно быть, в тот день сделала что-то не так, знал он об этом или нет. Он говорил ей, что собирается ее хорошенько отшлепать заранее, до того, как семья садилась ужинать, чтобы она могла подумать об этом во время еды, слушая, как он говорит о фондовом рынке и дураке в Белом доме. После десерта он шлепал ее. Затем ей приходилось целовать его и говорить: «Спасибо, папа, за то, что ты заработал на такую вкусную еду».

Моя бабушка была благородной женщиной. Она пыталась защищать свою дочь, но у нее было плохо с сердцем, и она не могла защитить даже себя. Всякий раз, когда она была прикована к постели, Папочка читал ей что-нибудь из произведений Мэри Бейкер Эдди[4], чтобы доказать, что ее страдания были иллюзорными или являлись результатом неправильных мыслей. На их воскресных прогулках на машине он нервировал ее, проезжая знаки «Стоп» и устраивая гонки с поездами на железнодорожных переездах. Однажды он загреб человека на капот машины и пронес на скорости через несколько кварталов, крича: «Убирайся с моей машины!»